Памяти матери и брата!

В истории любого народа нет более страшного явления, чем война. И нет печальнее детства, чем военное. Мои воспоминания о тех годах — это всего лишь заострённые войной отдельные моменты памяти детства. Пишу о себе без ложной скромности, ибо, как наставляет нас Пушкин, история дома любого человека является историей его отечества.

Первые воспоминания о Великой Отечественной войне память хранит с 2-х лет: мы в гостях у бабушки на Водопое, отец, уходя на войну, держит меня на руках. Я, показывая на небо, говорю ему «пуляшки, пуляшки»,- это был немецкий парашютный десант, сброшенный на Кульбакинский аэродром. Отец ушёл служить на флот. Всю свою жизнь до войны и после мы жили в разных дворах, но на одном квартале тогда ул. Плехановской, между ул. Советской и ул. Рождественнской. Мать не была членом компартии, но за активную работу на Черноморском заводе (брата моего Виталия родила в Севастополе во время сдачи корабля в 1929 г.) побывала на Всесоюзном съезде женщин, где выступал Сталин. За это она могла пострадать дважды — от своих и от немцев, но Бог миловал. За 4-5 лет до войны всех активисток женского съезда потихоньку убирали в лагеря. Добрые люди посоветовали матери без шума исчезнуть, и она уехала в Днепропетровск. Перед войной мать и отец вернулись в Николаев уже с двумя сыновьями. Мать осталась в городе, будучи беременной, имея двух малых детей, не рискнула эвакуироваться. Когда немцы вошли в город, сосед-предатель указал гестапо на мою мать, как на активистку партии. Молодой гестаповец вошёл в квартиру и увидел беременную женщину с двумя малыми сыновьями. Мать кинулась к иконам и это, вероятно, как-то на него подействовало. На русском языке он сказал, что на неё, как на активную коммунистку, донёс Бородецкий, и дал час времени на сборы. Захватив иконы, в чём были, мы убежали к родственникам на Водопой, тогда это был пригород. Жили в доме у дедушки и бабушки, прятались в подвале под домом.

В памяти остался момент зимы 1941 года. Мы с дедом, инвалидом Гражданской войны, спали на печке, а весь пол был занят всплошную спящими румынскими солдатами. Пришлось мне по малому сходить прямо на спящих солдат, которые ничего не поняли из-за усталости (дед потом с гордостью всем рассказывал об этом), но утром они у нас вычистили всех кур и забрали все продукты. Все военные годы в оккупации это была борьба за выживание и мольба о спасении ближних в погребах, освещаемых лампадами из гильз снарядов, кутание в тряпье от холода и голод, голод. На всю жизнь запомнился март 1944 г. Немцы отступают. Дедушка недавно умер, а бабушка ушла к другим детям там же на Водопое. Мама взяла коромысло, вёдра и пошла за водой к реке Ингул. В доме осталось нас трое детей. Немцы, расчищая поле перед оборонной линией города, подкладывают под дома мины и протягивают бикфордов шнур. Один немец почему-то решил войти в наш дом. Старший брат, Виталий, увидев немца, кинулся к иконе. Немец крикнул: «вэк, вэк, шнеле». Мы успели взять только две иконы: Божьей Матери и Святого Николая. Они и спасли нам жизнь. Отошли от дома метров на 20 под раскидистую вишню. Немец тут же поджёг бикфордов шнур, и дом был взорван. Крыша железная, взлетев вверх, опустилась на вишню, под которой мы стояли. Мать, подходя к дому, увидев, что дома нет, бросила коромысло с вёдрами. Кинулась к пожарищу, думая, что мы там погибли. Но, увидев нас, живыми, стоящими с иконами под деревом, потеряла сознание и упала на землю. Мы перебрались к сёстрам матери, там же на Водопое. У матери было пятеро сестёр и множество детей и все мы прятались в глубоко вырытом подвале. Мужья всех сестёр были на войне. Как сейчас помню, советские войска уже поставили орудие за домом. Мать, собрав всю муку, что была у нас, стала готовить для наших солдат на кухне, рядом с домом, клёцки. Раскатала тесто, но вспомнила, что забыла взять соль и спустилась к нам в подвал за ней. В этом время немцы, пристрелявшись к нашей батарее, одним снарядом вдребезги разнесли кухню. Если бы снаряд попал в подвал, то была бы братская могила…

После войны мы вернулись на свой квартал в центре города. Комунальная комната с соседями в коридоре в старом доме, никакой мебели. Кровати нет — на полу расстелено одеяло и общее одеяло сверху. Под ними спим вчетвером. Туалет с дырами — во дворе, общий на всю Советскую. Вода тоже во дворе — колонка. Печи топим дровами и углём. Готовка еды на примусах во дворе на веранде. Запомнился день 9 мая 1945 года, военный парад на ул. Советской, море народа и цветов, и всеобщая радость — война закончилась! Один из военных посадил меня на плечи, чтобы можно было наблюдать парад. Могу со всей ответственностью заявить, что никогда не было такого единения и братания между незнакомыми людьми, как будто бы заново родившимися для новой жизни, в которой никогда не будет войны. Справедливости ради всё же замечу, что таким же радостным днём было 12 апреля 1961 года, когда в космос полетел Юрий Гагрин. Мы в этот день ехали автобусом из Одессы в Николаев. Возвращались из Ленинграда после встречи баскетбольных команд ЛКИ и НКИ. Выскочили из автобуса – радость была неописуема! Но всё-таки это был всего лишь краткий миг. А в послевоенные годы люди ещё долгое время были открыты друг другу. Во дворах собирались все вместе, и каждый приносил всё, что было у него. Все были максимально участливыми. Я пошёл в школу №7, которая располагалось через дорогу, в здании (бывшего Дома учителя), рядом с церковью Рождества Богородицы (тогда ДК Советской Армии). На улицах множество инвалидов войны и послевоенный голод. Хлеб только по карточкам. В мае, когда зацветала акация, после школы и на переменах ученики сидят на акациях и от голода набивают ею животы. В моём центральном районе я регулярно оббегал все кусты в развалинах домов с послёном, акацией и железными деревьями со сладкими ягодами. Одно такое дерево, возле магазина Когана (ул. Советская 3), запомнилось на всю жизнь. После школы, заняв место в длинной очереди к хлебному магазину, оставив на земле сумку с карточками, влез на дерево. Когда спустился вниз – карточек на всю семью на весь месяц не обнаружил. Домой вернулся поздно. Брат, положив меня на пол, с досады отходил ремнём. Мать продала единственный отрез материи на пальто и купила карточку. Но хлеба не хватало, тогда мать купила немного кукурузы. Малол её ручной мельницей, изготовленной из гильзы снаряда, и с жадностью набивал рот немолотой кукурузой. Из кукурузы варили мамалыгу, вместо хлеба.

Послевоенная школа это тема особого рассказа. Проделки школьников из «Кандуита» и «Швамбрании» Льва Кассиля меркнут перед нашими. Классы разделены на мальчишьи и девишные. На переменах мальчики и девочки кучкуются отдельно. Всякий мальчик, замеченный с девочкой, был уже «бабник», и презирался всеми. Втайне от родителей курили и делали наколки на руках: «Не забуду мать родную». Самыми смелыми пацанами считались те, кто смог взобраться на крышу разваленного дома (ныне Областная библиотека и кинотеатр «Родина») и пройти по стропилам, которые только и остались от крыши. В подземный ход под этим домом, который имел выход на кладбище, ходили тоже самые смелые, ибо там прятались жулики и бандиты. Зимы у нас тогда стояли снежные и морозные. Снег лежал выше наших голов (сегодня это невозможно представить) и в нём прорывались узкие проходы. Морозы стояли такие крепкие, что на нашу радость нас не пускали в школу. В школе, во время перемен выносили на улицы чернильницы и замораживали, чтобы не писать. В перерыве набрасывали снежки на потолок прямо над журналом учительницы. И потом в классе стояла небывалая тишина, пока снег, подтаяв, не падал на журнал, размазывая наши оценки,- радости не было предела. Проделки путём смешивания глицерина с марганцем внутри бумаги повсюду вызывали взрывы с огнём, если наступали на бумагу или садились на неё. Играли в «козаки-разбойники», «козла», в «мохнатки» и бросание монет в лунки, а также преимущественно в войну — патронов, гильз от снарядов, разбитых ружей, штыков и касок хватало всем. Порох собирали в песке перед Леваневским училищем. Устраивали в школе очередные серии Тарзана, закрыв двери партами. После каждой такой выходки всех задерживали до прихода родителей. Весной и осенью в класс могли входить и выходить через открытые окна, даже если это был второй этаж. Забирались по дереву в окно и, пока учитель писал на доске, ты уже в классе. Руку поднять для ответа невозможно – в неё мгновенно впивались медные пульки, выпущенные из резинок, надетых между пальцами. Уходили с занятий за Ингульский мост на Стрелку играть квартал на квартал или класс на класс в футбол. Зельтерскую газированную воду пили с сиропом за 3 медных копейки, выдавая их за 20 копеек, предварительно натерев ртутью и положив их вверх орлом на мокрый прилавок, к которому они прилипали. Сегодня страшно об этом подумать – руки были черными от ртути.

Летом целыми днями пропадал в Яхт-клубе, точнее на детской водной станции, загар до черноты, занимался баскетболом у Алексея Тихонова, Виктора Исакова, плаванием у Андрея Гудзёва и Виктора Западинского, парусом — у Александра Галайко, позднее был шкотовым в команде яхты Ю.И. Макарова. Играл в водное поло (тренер Иван Зарва) до поздней осени, когда уже в холодной воде ноги сводило судорогой. Зимних бассейнов в городе не было. Журналист Борис Аров не даст соврать, он был первым послевоенным историком наших спортивных достижений. На трамваях постройки 1905 г. двери не закрывались, входили и выходили с них на ходу, ездили бесплатно на буфере иногда по бокам трамвая, когда трамвай был забит народом. Помню, как проспал баскетбольную встречу в Яхт-клубе. Подвести команду, будучи капитаном, по тому времени было позорно. Бежал за трамваем три квартала, пока не догнал его. Успел бросить чемоданчик с формой в трамвай, а сам уцепился за поручни задней двери и повис на руках. Ноги волокутся по мостовой – сил не было влезть. Люди помогли, втащили в трамвай. Домой обедать ходить было далеко. Питался в основном одним бутербродом на весь день и шелковицей на деревьях в Яхт-клубе. Использовали гильзы от снарядов пустые. Бросали их в реку, а вечером ныряли и вытаскивали их с засевшими там бычками, предварительно закрыв рукой отверстие. Набрав целый кукан бычков, выловленных без удочки, мы гордо несли их домой.

Брату пришлось в 14 лет пойти на работу в художественные мастерские и позднее он самостоятельно вырос в известного художника. Отец после войны не вернулся в нашу семью, завёл новую. Война сделала нас сиротами при живом отце, которого нам с сестрой заменил старший брат. Ему приходилось много работать. Мать, инвалид 2-й группы, подрабатывала тем, что обшивала деревню. Каждое лето после войны она возила нас к отцу в Севастополь. От города ничего не осталось, и на моих глазах немцы его отстроили из белого инкермановского камня. Детей поначалу в городе почти не было. Позднее с однолетками мы бродили по развалинам города. Однажды нашли гранату, начали её разбирать. Меня послали за плоскогубцами домой и это было спасением. Двое мальчишек погибли на месте. Война для нас продолжалась и в мирное время. С каждым таким взрывом мы резко взрослели и только монотонные будни повседневной жизни нас постепенно возвращали в детство.

Но были и праздники, запомнившиеся на всю жизнь. Отец служил при штабе Черноморского флота. Он пошил мне морскую форму, надел бескозырку с надписью противолодочного корабля «Шквал». Запомнилась на всю жизнь первая годовщина Победы в Севастополе 9 мая 1946 г. Меня в морской форме и мою 4-х летнюю сестру Людмилу посадили у Графской пристани на командирский катер и мы вместе с Командующим Черноморским флотом адмиралом Октябрьским Ф.С., Начальником штаба флота вице-адмиралом Басистым Н.Е. и «Всесоюзным старостой», членом Политбюро ЦК КПСС, М.И. Калининым принимали первый после войны парад Победы в Севастополе. Калинин вручил нам по коробке конфет (неслыханный подарок по тем временам!), обнял, поцеловал и поставил на мостике рядом с собой. Корабли выстроились вдоль всей Севастопольской бухты, командирский катер шёл от корабля к кораблю, останавливался, – команда корабля приветствовала высокое начальство – и катер мчался дальше. Незабываемое зрелище! Сразу после этого Калинин уехал в Ялту и вскоре там умер. Позже мы ездили к отцу в Балаклаву и Поти, где он служил.

Нашими кумирами тогда были моряки, лётчики и танкисты, рисовали корабли, самолёты и танки. Но, главным приобретением послевоенных лет для нас мальчишек было то, что мы научились игрушки делать себе сами. Вначале глинянные, потом это были уже модели кораблей и самолётов, радиоприёмники, телескопы и телефоны. Думаю, что эта черта нам пригодилась в жизни, ибо сделало привычкой решать все жизненные проблемы самостоятельно. Несмотря на все трудности, можно сказать, что жили мы интересно и целеустремлённо. Заканчивая воспоминания детства, хочу отметить, что мы с сестрой обязаны матери и брату не только спасением наших жизней, но и тем, что они помогли нам закончить НКИ (ныне НУК).

В 1996 г. мне довелось, как председателю Областной экологической ассоциации «Зелений світ», побывать в Германии в городе Ганновере и наочно увидеть как живёт сегодня побеждённая Германия. Конечно, поразило, прежде всего, то, какие там царят чистота и порядок. В каждом доме у немцев по нескольку туалетов, ванных или душевых, о других удобствах жизни и говорить не приходится. Приехав домой, случайно встречаюсь с поэтом Эмилем Январёвым у входа в мой двор, из подъезда которого в центре города прямо на Советскую улицу текут нечистоты из общественного туалета. Он спрашивает,- откуда приехал? Отвечаю — из Ганновера. Эмиль шутливо повторяет из Гамновера?! Да, нет, говорю ему, там тротуары улиц каждое утро моют шампунью, а здесь, как видите, клоака в центре города. А он мне говорит, как истинный патриот нашего города: всё равно Гамновер. Клоаку закрыли всего несколько лет назад, но наши люди, вероятно, по привычке ходят во двор, как в туалет. Вода, газ и санузел в нашей квартире тоже появились сравнительно недавно. А до этого приходилось рубать дрова в центре города, носить уголь и т.п. И, естественно, при сравнении возникает вопрос: кто кого победил в последней войне и почему мы так живём?

Многие у нас уже давно построили Европу в своих домах. Самые денежные из них (общий доход наших олигархов превышает бюджет Украины!), используя псевдодемократию, продолжают грабить свой народ, дурача его играми в партии. Подлинная демократия, и я видел это лично, побывав в США в составе экологической делегации, должна опираться не на партии (там о них вспоминают раз в 4 года — на выборах Президента страны), а на гражданское общество, состоящее из массы локальных и центральных самофинансирующихся независимых общественных организаций, работающих повседневно. Важно, чтобы они были созданы для решения своих же проблем при участии профессионалов самими людьми, а не властью и партиями. Такие организации вполне там решают любые проблемные вопросы, разрабатывают проекты нужных им законов, их представители избираются в любые органы власти. У нас всё это сегодня законодательно запрещено. В результате, народ безмолствует, «интеллигенция находится во внутренней эмиграции» (Лина Костенко), а партийные кланы находятся в перманентной внутренней борьбе не за интересы народа, а за передел собственности. К сожалению, скрытые братские войны оказываются более затяжными, чем международные. Потери, которые мы несём во внутренней войне выглядят куда более обидными, чем на открытой войне, – ибо брат убивает здесь брата и физически, и морально…

Я рассказал свою, далеко не самую трагичную, историю из жизни детей войны. Уверен, что есть истории похлеще. Историю, как и Отечество, не выбирают, но гордиться ими должно и нужно. Естественно, я горжусь тем, что вырос в инженера и ученого (наукой занимаюсь всю жизнь со студенческих лет), горжусь своей историей, как и своим происхождением от Рюрика больше, чем всеми грамотами и наградами. Бабушка моя по матери — княжна Хилкова — и я восстановил свою родословную дальше, до отца Рюрика, византийца Тура из царского рода, и матери Валентины Игоревны, до деда Рюрика, славянского князя Игоря Давыдовича (~750 г.). Ибо, как писал Пушкин: «Дикость, подлость и невежество не уважают прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим. И у нас иной потомок Рюрика более дорожит звездою двоюродного дядюшки, чем историей своего дома, т.е. историей своего отечества».

Прошу прощения у педагогов за мой рассказ, но такова правда о послевоенном детстве. А детей своих, и тогда, и сейчас, мы воспитываем не столько словами, сколько своими личными поступками и трудностями жизни. Именно поэтому я смотрю на своих сверстников, как на людей в большинстве своём вполне ответственных, решительных и закалённых военными и послевоенными трудностями. Совсем недавно я встречался со своими однокашниками из НКИ и ещё раз убедился в этом. Больше половины из них стали кандидатами и докторами наук, директорами, главными конструкторами, преподавателями ВУЗов, остальные тоже состоялись как специалисты.

В заключение хочу привести примеры из творчества моего, к сожалению, рано ушедшего из жизни брата, художника Виталия, для которого тема войны была одной из главных, и своё стихотворение, посвящённое детям войны:

Нас нянчила Война. Под грохот канонады,
Под пенье пуль баюкала нас Смерть.
Под свистом бомб, под ласками прикладов
Взрослели мы – от множества потерь.

Нас нянчила Война, кормил досыта Голод
и Холод кутал нас заботливо в тряпьё,
и Страх нас обнимал, дарил «игрушек» вдоволь,
и многие сыграли на житьё…

Нас нянчила Война. Себя мы хоронили
в сырой земле, в могилах погребов,
лампады гильз нам детство прокоптили
и светят до сих пор над мрамором отцов.

Мы помним Май и радостный, и горький,
и песни инвалидов о Войне,
и хлеб по карточкам, и очереди в торги,
и вкус акаций сладкий по весне.

Мы вышли из Войны и залечили раны,
но хуже побеждённых мы живём,
победа над собою, как это ни странно,
трудней для нас Победы над врагом.

Форсирование Южного Буга	Ни пяди назад	Сыночек

А.Золотухин, председатель Пушкинского клуба.