Мировая общественность в 2012 году отмечает 175-летие со дня гибели А.С. Пушкина. Если отбросить официоз и обратиться к серьезным литературным статьям и книгам, то нужно констатировать, что тайна гибели поэта остается неразгаданной. По-прежнему большинство исследований, посвященных разгадке этой тайны, сосредоточено на изучении жизни поэта в 1836-1837 гг. Традиция, заложенная еще при царизме, продолжена и в наши дни. При таком подходе гибель поэта сводится к узкосемейной драме. А как же быть с завещанием Пушкина о том, чтобы не винить в его гибели Наталью Николаевну, как быть с пророчеством Лермонтова? Более тридцати лет назад занялся изучением этой проблемы. В середине 80-х гг. написал обширную статью «Пророк России (тайна гибели Пушкина)», которую послал в «Литературную газету», но ее не публиковали. Обратился за рецензией в Пушкинскую комиссию АН СССР, к акад. Д.С. Лихачеву, который отослал к ученому секретарю комиссии С.А. Фомичеву. Тот попросил меня (у нас Далем никто не занимается) открыть от имени Пушкинского Дома музей В.И. Даля в Ворошиловграде (Луганске). Справившись с заданием, получил отзыв: «Учтена вся известная литература (т.е. автор работает на академическом уровне), но публиковать статью еще рано»… Такая рецензия кроме улыбки ничего не может вызвать, ибо сам поэт прилагал немало усилий для того, чтобы быть понятым. Поскольку в наше время невозможно найти новые автографы поэта, то одним из важнейших первоисточников о жизни Пушкина остаются рисунки на полях рукописей, расшифровка которых требует специального подхода.
Во-первых, следует признать, что жизнь Пушкина также гениальна, как и его творчество. А это значит, что при исследовании нужно стремиться к конгениальности – это сверхзадача! Без этого все оценки и выводы будут занижены до своего уровня. Нужно перевоплотиться в поэта и сыграть его роль, адекватно исследуемому времени жизни, ибо без знания обстоятельств этого времени проблема не будет решена.
Во-вторых, как учил К. Станиславский, при решении сверхзадачи нужно придерживаться сквозного действия, т.е. переходить от одного вопроса к другому. Правильно поставленный вопрос – залог успеха.
В-третьих, уровень гениальности определяется глубиной иносказательности, или метафоричности, за которой скрывается тайна. У Пушкина она имеет вербальный и изобразительный вид. При атрибуции портретов лиц, внешнее сходство является вторичным по сравнению с логикой развития сквозного действия.
Как мне кажется, ключевым моментом в разгадке тайны гибели поэта, является расшифровка рисунка на 38 стр. так называемой третьей масонской тетради, который создан в конце ноября 1826 г. (Р. Иезуитова). Возникает первый вопрос: что могло послужить толчком к его созданию? Размещение вверху рисунка кронверка Петропавловской крепости с пятью повешенными декабристами, над которым читается начало стихотворения «И я бы мог, как шут на…» позволяет однозначно утверждать, что Пушкин здесь раздумывал над своей ролью в восстании декабристов 14 декабря 1825 г. Зарисовка справа от повешенных профиля Николая I дает предположительное продолжение текста начатого стихотворения: «И я бы мог, как шут на верви, Висеть по манию царя…». Но, Пушкин, сделал паузу и зачеркнул слова «как шут», спрашивается, почему? Чтобы понять это, нужно вернуться к условиям, на каких царь освободил поэта из ссылки.
Пушкин был вызван Николаем I в Москву, где 8 сентября 1826 г. в Кремле между ними состоялся разговор, точное содержание которого неизвестно. Реконструкция выполнена Н. Эйдельманом (1984), а история вопроса подробно изучена Г.А. Невелевым (1985). Пушкин понимал, что если бы он приехал на Сенатскую площадь, то точно был бы повешен и потому готовился к самому худшему. Но, Николай I решил действовать иначе. На фоне жесточайшей расправы над декабристами, ему выгодно было простить первого поэта России для всех, но для себя он принял решение тайно расправиться с ним при первом удобном случае. Во время свидания поэт не знал, какое значение личный допросчик всех декабристов придавал найденным у них его стихам. Он не знал, что царь распорядился вынуть из всех дел опасные стихи и сжечь. Пушкин признался в том, что был бы на Сенатской площади, если бы не ссылка, и оправдал действия Николая I, указав на его предка Петра I, который тоже начал с расправ. Царь объявил ему о том, что он будет его личным цензором и взял его на службу для работы в архивах по созданию «Истории Петра I». Пушкин не сразу осознал свое новое положение. Говорили, что Москва короновала Пушкина вслед за царем. Эйфория свободы захлестнула его, и он всюду читал свои новые стихи и трагедию «Борис Годунов».
9 ноября, поэт приехал в Михайловское, чтобы забрать рукописи и вернуться к друзьям. На обратном пути возле Пскова его карета перевернулась, он слег – болела грудь. Тут-то его 29 ноября настигло письмо-окрик Бенкендорфа: «…Ныне доходят до меня сведения, что вы изволили читать в некоторых обществах сочиненную вами вновь трагедию. Сие меня побуждает вас покорнейше просить об уведомлении меня, справедливо ли такое известие, или нет. Я уверен, впрочем, что вы слишком благомыслящи, чтобы не чувствовать в полной мере столь великодушного к вам монаршего снисхождения и не стремиться учинить себя достойным оного». Пушкин написал в Москву М.П. Погодину письмо с просьбой немедленно приостановить публикацию его стихотворений в журналах, а другим письмом направил Бенкендорфу список «Бориса Годунова». Эйфория прошла, и тут в самый раз было задуматься о том: кем ему быть на службе у царя, если не шутом? Этот второй вопрос является ключевым в сквозном действии заполнения рисунка.
В поисках ответа, поэт слева под кронверком рисует по памяти несколько профилей «реформатора России» Сперанского. Его блестящая карьера внезапно оборвалась 17 марта 1812 года, когда его ночью, отправили в ссылку в Нижний Новгород, а затем в Пермь. Прогрессивные преобразования, начатые Сперанским, остановились, и Россия качнулась в сторону реакционного мракобесия. Взошла звезда нового временщика – Аракчеева. Внизу справа, сразу под Николаем I, поэт рисует Аракчеева, но неудачно – зачеркнул и справа от него стал крупно рисовать поясной портрет. Возможно, за этими размышлениями у Пушкина родилась мысль, высказанная им в 1834 году Сперанскому: «Вы и Аракчеев, вы стоите в дверях противоположных этого царствования, как гений зла и блага».
Затем поэт снова возвращается к стиху: «И я бы мог…» – записывает он, и снова следует пауза. Действительно, если бы он приехал в Петербург накануне восстания, то попал бы в лапы следственной комиссии, членом которой был князь А.Н. Голицын или еще хуже – самому царю. Под неоконченной строкой стихотворения возникает портрет Голицына в очках, этого «губителя просвещения», как называл его Пушкин в эпиграмме «Вот Хвостовой покровитель», а справа от него возник профиль Николая I. «И он бы мог…» – и не спас бы его Сперанский, будучи главным организатором Верховного суда, как не мог спасти он декабристов В.П. Штейнгеля и Г.С. Батенькова, близких ему. Вслед за этим, рядом с едва обозначенным профилем Сперанского, Пушкин рисует плотную полуфигуру Штейнгеля в очках, а под ним, оттененный штриховкой, профиль Батенькова. Они жили рядом со Сперанским по возвращению его в Петербург после 1819 г. и часто бывали у него. Анализируя поведение Сперанского, Пушкин шаг за шагом пытается найти ответ на главный, мучавший его вопрос: кем ему быть на службе у Николая I? И здесь, он переходит к анализу самого драматического момента в жизни Сперанского – к участию его в работе Верховного уголовного суда. Как метко заметил Батеньков, ссылка Сперанского продолжалась и в Петербурге. Николай I не любил его, но за неимением замены вынужден был его терпеть. Сперанский был автором манифестов 13 и 10 декабря о восшествии на престол Николая I и о поражении восстания. После первых допросов царь установил причастность его к восстанию. По ряду соображений он «простил» Сперанского и тут же наказал, назначив членом Верховного уголовного суда. Реформатор пытался противиться этому решению вплоть до отставки, но сил не нашлось. Тяжело далось ему это решение, дочь Сперанского часто видела отца «в терзаниях со слезами на глазах». Пушкин об этом знал или догадывался – на рисунке с двойными бровями Сперанский выглядит подавленным.
Низ рассматриваемой страницы заполнен схематическими человечками, которые выражали действия лиц, чьи портреты он рисовал. Слева в первом ряду поэт изобразил топающую фигурку – это, вероятно, Николай I. Известно, что царь на допросах топал ногами. Рядом с ним расположен человечек, как бы отпрянувший от испуга,– это, по-видимому, Сперанский. Разгневанный Николай I словно бы кричит в лицо ему: я тебя избавил от Петропавловской крепости, а ты отказываешься служить мне?! И Сперанский, смирившись, пошел мимо Батенькова – Пушкин рисует фигурку, удаляющуюся от этих двух, – к человечку, стоящему как бы в извиняющейся позе. Но, кто это? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно атрибутировать мужской портрет, расположенный над извиняющимся человечком. Заметим, что этот портретный рисунок логически замыкает всю цепь размышлений поэта вокруг главного вопроса – если не шут, то кто? Уверено можно утверждать, что здесь изображен профиль Н.С. Мордвинов. Да, это тот самый вице-адмирал, которого после смерти Потемкина в 1792 г. Екатерина направила в Николаев председателем Черноморского Адмиралтейского правления. Служа четырем царям, Мордвинов остался верен своему девизу: служить отечеству, а не двору. В 1824 г. Пушкин в письме к Вяземскому заметил: «Мордвинов заключает в себе одном всю русскую оппозицию». Декабристы зачислили его во Временное правительство. Мордвинов поддерживал преобразования Сперанского. Своего мнения он не скрывал. Многим были известны нелицеприятные речи Мордвинова в Государственном совете против зла и насилия. Ученый и просветитель, он олицетворял честь и совесть России. Сразу после восстания Мордвинов подал записку Николаю с мнением против смертной казни, даже если бы это было покушение на царя. Затем, проявив гражданское мужество, он, единственный из 72 членов Верховного суда, голосовал против смертной казни декабристов! Пушкин, по-видимому, знал об этом, и поэтому вслед за маленькой фигуркой извиняющегося он нарисовал большую фигуру человека, стоящего в независимой позе, как результат роста Мордвинова в глазах поэта. Идеал найден, есть на кого равняться – и перед Мордвиновым, сразу за Батеньковым, едва заметным профилем возникает автопортрет поэта. В минуту душевных потрясений Пушкин всегда как бы всматривался в себя. А что же Сперанский? Не найдя поддержки у Мордвинова, он стал прямым виновником казни пятерых декабристов. Внизу поэт снова рисует виселицу, а рядом – убегающего влево от нее человечка в позе отчаяния с вытянутыми вперед руками, а перед ним профиль Сперанского, но уже дьявольский.
Заполнив всю страницу рисунками, Пушкин так и не смог закончить стихотворение,– слишком тяжела была ноша. Но гений, действительно, «с одного взгляда определяет истину». Не прошло и 3-х месяцев со дня свидания с Николаем I, как Пушкин разгадал его тайный замысел, наметил, кем ему быть на службе у царя, и пошел навстречу страху. Нет смысла здесь говорить о множестве деталей более чем 10-летней виртуальной дуэли поэта с царем. Их можно найти во многих произведениях поэта, созданных в 1826-1837 гг., если читать их иносказания. Понятно, что у Николая I была масса возможностей отправить поэта на тот свет, но не все они были приемлемы. Царь-цензор, он читает предупреждения поэта «не отрави» в стихотворении «Анчар», в маленьких трагедиях «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы». Поэт просится публично на Русско-Турецкую войну 1929 г., но Николай I его не пускает – слишком явной была бы его причастность к гибели. Тогда поэт, неспросясь, умчался в Арзрум. Едва приехав туда, он с пикой на лошади бросился в атаку на турок. Генерал Паскевич испугался, вручил поэту саблю и отправил его обратно. Пока Пушкин отвечал сам за себя, ему все было нипочем. Но, женившись, он уже обязан был защищать честь своей семьи. И здесь царю достаточно было добиться свидания с Натали при свидетелях. Любой, кто заикнулся бы поэту об этом, должен был бы с ним стреляться. Царя вызвать на дуэль было невозможно. По правилам дуэли того времени любой чиновник не обязан был отвечать на вызов более низшего по чину.
Наиболее подходящая ситуация для исполнения коварного замысла сложилась в сентябре 1832 года, когда Пушкин уезжал в Болдино. В тот отъезд Наталья Николаевна оставалась одна в обществе Идалии Полетики. Царь в это время находился в Москве, и сразу после приезда туда Пушкина, он в три дня доскакал в Петербург. Вероятно, именно И.Полетика у себя на квартире устроила царю свидание. Причем, свидетелем его был П.П. Ланской, тогда любовник Идалии. Наверняка это свидание для Н.Н. Пушкиной было неожиданностью. Из писем жене видно, что поэт, со свойственной ему проницательностью, почувствовал это на расстоянии. Оставалось неизвестным, как долго будет молчать Полетика. Пушкин, понимал, что вряд ли кто-то из русских посмеет опорочить царя. За три года до дуэли поэт угадал соперника. В дневнике 26 января 1834 года он записал: «Барон д’Антес и маркиз де Пина, два шуана, будут приняты, в гвардию прямо офицерами. Гвардия ропщет». Появление Дантеса ускорило развязку. Идалия влюбилась в Дантеса, а тот – в Наталью Николаевну. Полетика, добиваясь взаимности, выбалтывает тайну Дантесу, тот от этого наглеет в своих притязаниях. Наконец, Полетика устраивает Дантесу свидание с Пушкиной, вероятно, по образцу свидания с Николаем I. Дантес, потерпев фиаско на свидании, пишет под диктовку Геккерна анонимные письма с намеком на царя. Такова вкратце вероятная предыстория гибели поэта. Анализ возможных противодействий Пушкина царю показывает, что никаких таких возможностей, допустимых в то время и не позорящих его семью, у поэта не было. Оставалось только одно – достойно ответить на вызов судьбы своим творчеством. Учитывая, что Николай I был его личным цензором, эта задача оказалась архисложной.
Но, Пушкин не был бы гением и пророком, если бы, не оставался самим собой, несмотря на все притеснения царя. Об этом говорит содержание стихотворений «Не дай мне бог сойти с ума», «Пора, мой друг, пора!», поэм «Анджело», «Медный всадник», «Пиковая дама», в которой он предсказал дату своей гибели. Николай I неслучайно запретил публикацию незаконченной «Истории Петра I», ибо он выглядел там в невыгодном свете. Возникает вопрос, а почему Николай I запретил публикацию «Медного всадника» и самая лучшая поэма была издана Жуковским только после смерти царя? Известно, что формальным поводом был отказ поэта вычеркнуть сцену преследования Медным всадником бедного поэта Евгения. Но, ведь, фактическая причина состояла в том, что царь первый из читателей поэмы понял ее иносказательный смысл! Пушкин в поэме изобразил обезумевшего Евгения, сидящим на мраморном льве у дома Лаваля, возле обращенного к нему спиною «Кумира на бронзовом коне». Это был тот дом, в котором Полетика устроила свидание царю с Натали, а перед домом на улице дежурил П. Ланской! После гибели Пушкина, у Натальи Николаевны не было выбора. Николай I решил, что тайна должна сохраняться в семье, и выдал ее за П. Ланского. И. Полетика в конце жизни в Одессе тоже неслучайно утопила свой архив в море…
Иносказательное прочтение трагедии «Медный всадник» (наводнение – это восстание декабристов, Медный всадник – Николай I; Параша – Наташа; поиск разрушенного дома Параши – это поиск поэтом могил повешенных декабристов; ЕВГений – Его Величество Гений, в пику ЕИВ – Его Императорскому Величеству) однозначно указывает на то, что Пушкин и его жена стали жертвой царя, отомстившего чужими руками поэту за участие в восстании декабристов. Перечитайте сегодня эту поэму, с учетом указанного здесь кода иносказательности, и вы сполна из уст самого поэта почувствуете всю глубину его личной и общественно-политической трагедии. В этой, растянувшейся на века, виртуальной дуэли Пушкина с Николаем I, победил поэт. Не случайно перед кончиной он заметил, что «…гений с одного взгляда определяет истину, а истина сильнее царя (выделено Пушкиным – А.З.)».
Прошло 175 лет со дня гибели поэта и возникает всего один вопрос: сколько еще лет должно пройти, чтобы мы, наконец-то, поняли Пушкина, сполна оценили его гений, и перестали унижать его и себя, сообщая в комментариях к поэме «Медный всадник» о том, что это трагедия маленького человека?!.
г. Николаев А. Золотухин, председатель Пушкинского клуба.
