Две истории о любви

Приближается 200-летие со дня рождения гения мировой культуры А.С.Пушкина и 210-летие Николаева. Но мало кто знает, что эти два события в истории нашего края связаны с историей любви основателя Николаева Г.А.Потемкина и  А.С.Пушкина к двум женщинам с одинаковым именем — Софья Потоцкая — к матери и ее дочери, характеры и судьбы которых настолько сильно отличались, насколько они были близки друг к другу в родстве. Об истории любви к этим двум замечательным женщинам мой рассказ. Две истории о любви.

ПЕРВАЯ ИСТОРИЯ

Основание Николаева и любовь Потемкина.

   

 

Г.А. Потемкин (1739-1791)   С.К. Потоцкая(1760-1822)

Нравится нам или нет, но судьба каждого города каким-то странным образом является продолжением характеров и судеб их основателей. Не буду говорить «за Одессу», основателем которой был испанец Дерибас, скажу о нашем городе. Современники Пушкина оставили нам свои воспоминания о том, что Николаев своим рождением обязан любви Потемкина к Софье Потоцкой (тогда — Софье Витт). Вот, например, что писал в 1818 году Н.Левицкий в «Украинском вестнике» после посещения нашего города:

«Знаете ли вы историю Николаева? «Он построен по повелению Князя Потемкина», — скажете вы, и вы ошиблись. Гр.В*(Витт — А.З.) причиною тому, что родился и возрос, возрос и распустился сей цветок среди одичалой природы. Женщина прелестная с прекраснейшей еще душою, с чувствительным сердцем, с тонким умом, словом, женщина-Гений умела привлечь сердце Гения-героя. Одно ея слово, и на диких берегах Ингула явился город, на месте бедных рыбачьих хижин огромные палаты Спасск и Богоявленск (ныне Яхт-клуб и Корабельный район — А.З.); одно ея слово, и волшебная рука искусства одела нагия скалы и песчаные холмы скромными рощицами и великолепными садами, бережно провела светлые источники; они резвились, прыгали и, дробясь по камешкам, журчанием своим одушевляли мертвую пустыню.»

Кем же была Софья Константиновна Потоцкая? Сразу скажу, что документальных сведений о ее происхождении не сохранилось и существует три версии о том, как она оказалась в России. Но все они сходятся на том, что ее, 12-летнюю девочку, купил в Константинополе в 1778 году у ее матери польский или французский посол и что она жила там в предместье Фанаре, почему ее и называли прекрасной фанариоткой. Так назывались потомки знатных греческих фамилий, избежавших расправы при завоевании турками Константинополя. Но польский посол (мне кажется это более правдоподобным) не довез ее до Польши. По дороге сын Каменец-Подольского коменданта майор Иосиф Витт перекупил Софью де Челиче, Глявоне или Маврокордато, так она сама называла себя, за 1000 червонцев и женился на ней.

В 1779 году они уехали в Париж. Говорят, что несколько лет прекрасная фанариотка, обладавшая природным умом, блистала там на балах и многим вскружила голову, в том числе и королю. В 1785 году умирает отец Витта, и сыну пришлось возвратиться в Польшу занять пост отца, и тут Софья Витт покорила уже весь польский свет. Весть о небывалой красоте и уме Софьи Витт дошла до Потемкина, и тот пригласил Иосифа Витта к себе на службу. Вскоре он доставил Витту генеральский чин, графский титул Российской империи и назначил его комендантом Херсона, взамен исключительного права иметь повсеместной спутницей его жену.

При посещении Крыма Екатериной II Потемкин щеголял Софьей, как самым большим своим завоеванием. В его архиве сохранились письма, в которых он после взятия Очакова на день Святого Николая (зимнего) заказывал роскошные платья для нее. В «Записках Александра Михайловича Тургенева» сообщается, что во время осады Очакова, «когда войско умирало от холода, голода и житья в землянках, князь Потемкин в главной квартире своей, в лагере, давал балы, пиры, жег фейерверки.., куртизанил с… бывшею прачкою в Константинополе, потом польской службы генерала графа Витта женою, потом купленною у Витта в жены себе графом Потоцким и, наконец, видевшей у ног своих обожателями министров и королей; будучи уже в преклонных летах, графиня София Потоцкая была предметом внимания даже Александра Павловича».

Удалось найти мне в архивах и подробные записки Василия Степановича Попова, правителя канцелярии и доверенного лица Потемкина, который писал: «Он имел у себя полную капель музыки, выписывал танцевальщиков из Франции, имел собственный театр, который переезжал за ним во все места, содержал за дорогую цену виртуозов разного рода, певиц, плясунов, плутов, забавных дураков и даже хор раскольников, кои распевали старинное столповое пение, когда ему было угодно… Потемкин знал несколько языков, любил литературу: он и пред стенами Очакова перевел один том церковной истории Аббата Фиери и написал несколько шутливых стихотворений.»

Потемкин очень хорошо понимал роль личности в истории и распекал строителя Николаева М.Л.Фалеева за неисполнение его поручений в отношении солдат, говоря, что всё равно его неисполнение припишут в будущем Потемкину. Попов пишет, что князь, по натуре будучи противоречивым человеком, «…обещания свои выполнял, никогда ничего не забывал. Он читал много даже во время военных действий, обращаясь с самыми искусными людьми во всех науках и художествах, и никто лучше его не имел знаний. Он удивлял собою императора, художника, богослова. Он имел множество добродетелей и не меньше пороков.»

От себя добавлю, что он был бездарным полководцем, но зато одел армию в самую удобную форму, и когда он не вмешивался в дела А.В.Суворова, то победы одерживались достаточно быстро. Потемкин действительно хотел сделать Николаев столицей всего Новороссийского края, в одном из архивов я нашел проект карты с новым переименованием, датированной 1791 годом. Он пригласил сюда лучших мастеров для строительства и украшения нашего города, и это тоже было данью любви к Софье Потоцкой.

Вот что писала французская портретистка Виже-Лебрен, посетившая лагерь Потемкина: «Ему всё было нипочем, лишь бы удовлетворить желанию, капризу обожаемой им женщины. Влюбленный в госпожу де Витт, он расточал перед нею самые изысканные любезности. Так, однажды, желая подарить ей кашемировую шаль безумно высокой цены, он дал праздник, на котором было до двухсот дам, а после обеда устроил лотерею, но так, что каждой досталось по шали, а лучшая из шалей выпала на долю самой прекрасной из дам.»

Но планам Потемкина не суждено было сбыться. К 1790 году обострились отношения между ним и Екатериной II, которую всё больше и больше волновало то, что у Потемкина сосредоточилось слишком много власти. Он становился всё более неуправляемым. Князь практически оставил ее как любовник, и ей пришлось искать нового фаворита (им стал П.А.Зубов). Имея кличку запорожских казаков Грицько Нечеса, отказался разгонять Запорожскую Сечь, и ей пришлось давать команду генералу Теккелею. Часть запорожцев, которая не ушла за Дунай, он принял на службу и дал им лучшие земли между Днестром и Южным Бугом.

Правда, после его смерти императрица «исправила его деяния» и отослала всех казаков на Кубань и Тамань. Ее пугал грандиозный «греческий проект» Потемкина по восстановлению на территории низложенной Турции византийского царства с императором из дома Романовых и возможного возвращения Софьи Витт на родину. Для этого Потемкин начал строить 300 малых судов в Николаеве и Херсоне. С большим трудом императрице удалось «уговорить» Потемкина заключить мир с турками. Кроме того, она была уже стара и боялась за судьбу престола, в случае, если бы Потемкин ее пережил.

В архиве мне удалось найти свидетельство одного из придворных о том, что Екатерина II дала указания молодому доктору, которого только что выучила в Европе и которого она направила к князю, отравить его, что, возможно, и было выполнено 5 октября 1791 года. Императрица пережила Потемкина всего лишь на 5 лет. Как же дальше сложилась судьба Софьи Витт?

Выполняя тайные поручения Потемкина и Екатерины II, она ездила на сейм в Варшаву в 1788 году и убедила магната и коронного гетьмана, графа Феликса-Станислава Потоцкого примкнуть к Тарговицкой конфедерации, после чего последовало восстание Костюшко — и Потоцкий оставил родину. От любви к ней Потоцкий потерял не только родину, но и голову. Его можно понять, глядя на пастельный портрет Софьи Потоцкой работы итальянского мастера Сальваторе Тончи 1796 года. После многолетнего торга Потоцкий выкупил её за два миллиона польских злотых у Витта, но до смерти своей жены Жозефины-Амалии Мнишек-Потоцкой, известной художницы итальянской школы, в 1798 году он так и не мог с ней обвенчаться.

Поселившись в Умани, он создал для неё роскошный парк, названный Софиевским, который и сегодня радует его посетителей. Но подруга жизни оказалась ему неверна, связалась с пасынком Юрием Потоцким, он застал их в любовных утехах, не смог этого перенести. В 1805 году старый граф умер, не попрощавшись с женой. Вакханалия продолжалась ещё четыре года, пока пасынок не проиграл почти всё своё состояние, и впервые неотразимая красавица оказалась брошенной. Она рассталась с Юрием, обеспечив ему роскошное существование в Париже, где он вскоре и скончался. «Баядерка от рождения», она под старость становится добродетельной «матроной», старается забыть прежнюю жизнь, сохраняя преданную память только к Потёмкину, которого до конца «жалела, как родного брата». И было отчего, именно Потёмкин подарил ей большое греческое селение Масандру, имения в Симеизе, Мисхоре и дачу вблизи Симферополя. С 1810 года Софья Потоцкая «нравственно хорошеет», занимаясь искуплением грехов и воспитанием детей.

ВТОРАЯ ИСТОРИЯ

Фонтан слёз и утаенная любовь Пушкина

Известно, что любовь к женщине для Пушкина была живительным источником его вдохновения и творчества. Он любил очень многих женщин и как-то, накануне женитьбы, очевидно, подводя итог любовным увлечениям, зимой 1829-1830 года, будучи в гостях у московских сестёр Екатерины и Елизаветы Ушаковых, набросал им в альбом два списка женщин, которых любил. Список впоследствии получил название Дон-Жуанского.

Первый был списком серьёзных увлечений, его заканчивала будущая жена Наталья, а второй — менее серьёзных. Так вот, уже в первом списке поэт ввел интригу тем, что четвертую позицию обозначил NN. А несколько ранее в черновом посвящении к поэме «Полтава» поэт записал: «Иль посвящение поэта, Как утаённая любовь, Перед тобою без привета Пройдёт непризнанною вновь?» В беловом варианте читаем: «Как некогда его любовь» — вместо «утаённой любви». Кого только не прочили на место NN!

Недавно была переиздана редкая до того книга П.Губера «Дон-Жуанский список А.С.Пушкина», в котором перечислено несколько претенденток на утаённую любовь. Вообще же называлось 8 претенденток: Мария Аркадьевна Голицына, внучка генералиссимуса А.В.Суворова, графиня Наталья Викторовна Кочубей, в замужестве Строганова, 4 дочери прославленного в войне 1812 года генерала Н.Н. Раевского — Екатерина, Елена, Мария (Волконская), Софья — и жена историка Екатерина Андреевна Карамзина. И ни одна из них, как мне казалось, не подходила на эту роль.

Наконец, просматривая том 3 издания Пушкинского Дома (ИРЛИ АН СССР) «Пушкин. Исследования и материалы», я нашёл статью Л.П.Гроссмана «У истоков «Бахчисарайского фонтана». Она меня поразила удивительным попаданием в точку, здесь впервые достаточно обоснованно была названа Софья Станиславовна Потоцкая. Оставалось неясным, как автор вышел на эту тропу. В одну из поездок в Санкт-Петербург, получив специальное разрешение на ознакомление с оригиналом рукописи «Дон-Жуанского списка» (все рукописи Пушкина хранятся в Пушкинском Доме), вооружившись лупой, я с удивлением прочитал рядом с NN едва заметную запись на французском языке, сделанную тонким карандашом,- Потоцкая!

Вот теперь всё стало ясным — ну разве могли заинтригованные сёстры Ушаковы не выпытать у покладистого Пушкина его тайну и тут же для себя её записать? Не знаю, может быть, Л.П.Гроссман и не знал этого и просто провидчески в своей фундаментальной работе отталкивался от того, что Пушкин сам назвал имя вдохновительницы поэмы «Бахчисарайский фонтан». В письме П.А.Вяземскому 4 ноября 1823 года из Одессы поэт писал: «Вот тебе, милый и почтенный Асмодей, последняя моя поэма… Если эти бессвязные отрывки покажутся достойными тиснения, то напечатай…Припиши к «Бахчисараю» маленькое предисловие или послесловие — если не для меня, так для Софьи Киселевой (до замужества — Потоцкой — А.З.)».

Позднее, 20 декабря 1823 года, он снова пишет Вяземскому: «Ты, кажется, собираешься сделать заочное описание «Бахчисарая»? Брось это. Мадригалы Софье Потоцкой — это другое дело». Наконец, при публикации поэмы Пушкин незаметно назвал свою музу, напечатав в приложении «Выписку из путешествия по Тавриде» И.М.Муравьёва-Апостола, которая заканчивалась указанием на «принятое и справедливое мнение, что красота женская есть, так сказать, принадлежность рода Потоцких». Сенатор и член Российской академии И.М.Муравьёв-Апостол «несомненно» знал статс-даму С.К.Потоцкую и её двух красавиц дочерей, Софью и Ольгу, блиставших в 1817-1819 годах на балах Петербурга и Царского Села. Пушкин в это время заканчивал лицей в Царском Селе, там он и познакомился с сёстрами Потоцкими. Если верить «Дон-Жуанскому списку», то четвертое любовное увлечение Пушкина оказалось самым сильным и самым продолжительным именно из-за недосягаемости предмета чувств. Как тут не вспомнить слова Гёте: «Стремление к истине прекраснее обладания ею».

В одном из первых стихотворений «Платонизм», посвящённых Софье Потоцкой, поэт пишет:

Восторги нежные к тебе                      
Нашли пустынную дорогу.                  
Я понял слабый жар очей,                   
Я понял взор полузакрытый,               
И побледневшие ланиты,                     
И томность поступи твоей...                
Твой бог не полною наградой 
Своих поклонников дарит.
Его таинственной наградой
Младая скромность дорожит.
Он любит сны воображенья,
Он терпит на дверях замок,
Он друг стыдливый наслаждень,
Он брат любви, но одинок.

И в заключение он восклицает: «Ужель мольба моя напрасна?» И тут же, отчаявшись, упрекает её: «Не вечно будешь ты прекрасна, Не для себя прекрасна ты.»

Недосягаемость Софии влекла поэта к ней со всё возрастающей силой. Вероятно, ещё в Петербурге поэт узнал, что зиму София и Ольга коротали в Тульчине и Умани, а на лето уезжали в Крымскую Массандру. Именно в Петербурге поэт обсуждал с Николаем Николаевичем Раевским-младшим идею поездки с семейством его прославленного отца в Крым.

Реализацию его мечты приблизила ссылка на юг в мае 1820 года. В середине мая Пушкин приезжает в Екатеринослав (ныне Днепропетровск), искупавшись в Днепре, заболевает лихорадкой (простуда). Именно в день рождения поэта, 26 мая 1820 года (по старому стилю), поздно вечером больного Пушкина навещают Н.Н.Раевский-старший с сыном Николаем и врачом Е.П.Рудыковским и забирают с собой для поездки по Кавказу и Крыму. Это было настоящим спасением, и только от этого можно было выздороветь. Позднее, во время южной ссылки, в каждый свой день рождения поэт стремился встретиться с Раевскими.

Опустим детали этого интереснейшего путешествия и коснёмся кульминационного момента, когда кавалькада карет с семейством Раевских, приехав в Феодосию, решила плыть на николаевском бриге «Мингрелия» в Гурзуф. О подробностях этой удивительной поездки, которые мне удалось выяснить (поездка состоялась в ночь с 15 на 16 августа, капитаном брига был тогда капитан-лейтенант М.Н.Станюкович, отец известного писателя-мариниста; установлены и фамилии офицерского состава брига, модель брига впервые выполнена Г.Г.Кузнецовым и находится сегодня в Музее судостроения и флота), я уже писал в заметке «Шуми, шуми, послушное ветрило…» (Южная правда, 21 октября 1989 г.). Здесь же отметим, что поэт впервые в своей жизни ступил на борт военного корабля, что оставалась всего одна ночь до осуществления его заветной мечты, что он всю ночь не спал и бормотал строки вдохновеннейшей элегии «Погасло дневное светило», пронизанной близким свиданием с любимой, подведением итога своих любовных чувств:

Я вижу берег отдалённый,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоённый...
И чувствую: в очах родились слёзы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И все, чем я страдал, 
и все, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман...
........................................
И вы забыты мной, изменницы младые,
Подруги тайные моей весны златыя,
И вы забыты мной... Но прежних сердца ран,
Глубоких ран любви, ничто не излечило...
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан...
«Мечта знакомая вокруг меня летает…» Три недели провёл Пушкин в Юрзуфе, как тогда говорили и, конечно же, встречался и ходил по стопам Софии, что видно из его стихотворений «Нереида», «Дионея», «Кто видел край, где роскошью природы…», «Таврида», «Ненастный день потух; ненастной ночи мгла…». Возможно, именно здесь София и Ольга поведали легенду о Потоцкой, погибшей в гареме крымского хана, и о «Фонтане слёз», поставленном в её честь в Бахчисарайском дворце, который вскоре Пушкин увидел и сам.
                                                                                                                                            Именно здесь у него родилась идея так и не осуществлённой поэмы «Влюблённый бес» — как выражение крайнего чувства человека, превратившегося в беса из-за неудовлетворённой любви. Как это часто бывает, от безысходности чувств он заболел снова горячкой. Так что, проезжая впервые Николаев по дороге в Кишинев 9-14 сентября, по-видимому, ничем не интересовался, да и знакомых ещё здесь не было, не считая М.Н.Станюковича и 9-ти морских офицеров брига «Мингрелия». 24 сентября Пушкин уже пишет брату Лёвушке из Кишинёва: «Ночью на корабле написал я «Элегию», которую тебе пересылаю; отошли её Гречу без подписи… Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посреди семейства почтенного Раевского…друг мой, любимая моя надежда — увидеть опять полуденный берег и семейство Раевского.»
                                                                                                                                        Начав работать над будущей поэмой, которую он первоначально хотел назвать «Гарем», он пишет брату 27 июля 1821 года из Кишинёва: «Пришли мне «Тавриду» Боброва», а позднее, закончив и отослав П.А.Вяземскому для публикации «Бахчисарайский фонтан», поэт пишет ему в письме в декабре 1823 года: «Меня ввел во искушение Бобров: он говорит в своей «Тавриде»: Под стражею скопцов гарема. Мне хотелось что-нибудь у него украсть,..» Напомню, что поэма «Таврида» была написана николаевским поэтом Семёном Сергеевичем Бобровым и издана в Николаевской Адмиралтейской типографии в 1798 году.
                                                                                                                                                  Из Кишинёва в конце ноября 1820 года Пушкин едет в Каменку, в имение Давыдовых и Раевских, и, конечно же, снова устремляется в Тульчин, где жила Софья Потоцкая, но, очевидно, тоже без успеха. Ранее он пишет «Черную шаль», посвященную младой гречанке. Стихи быстро разошлись в списках и сделались самым любимым романсом офицерства. На обратном пути из Каменки в Одессу и Кишинёв поэт 2-й раз посещает Николаев в конце февраля — начале марта 1821 года, интересуется здесь и в Херсоне судьбой своих дедов Ганнибалов, служивших на Черноморском флоте.
                                                                                                                                          Второй раз Пушкин побывал в Тульчине в ноябре 1822 года, по дороге в Киев, где он посетил своих Раевских. Неприступность Софии объяснялась, во-первых, удивительно цельным её характером, во-вторых, принципиальной натурой и тем, что она ещё с 1817 года влюбилась в одного из самых блестящих представителей гвардии, отличившегося в войне 1812 года, генерала Павла Дмитриевича Киселёва. Забегая вперёд, скажу, что всю свою долгую жизнь она оставалась верной этой любви, несмотря даже на развод. Пушкин, конечно же, об этом догадывался, но надежды не терял до тех пор, пока не узнал, что Софья объявлена невестой Киселёва и они получили благословение государя.
                                                                                                                                                Свадьба состоялась 25 августа в Одессе. Пушкин в Кишинёве сходил с ума от безысходности и, по-видимому, готов был наложить на себя руки. Как всегда в таких случаях, выручала поэзия. Рукописи его буквально исписаны её портретами и отчаянными стихотворениями. «Гроб юноши», «Умолкну скоро я. Но если в день печали», «Мой друг, забыты мной следы минувших лет», «Вдали тех пропастей глубоких» и др. Спасала поэта и работа над «Бахчисарайским фонтаном» — как фонтаном слёз его неудовлетворённой любви.
                                                                                                                                            Судьба Софьи Станиславовны сложилась несчастливо. Молодые поселились в Тульчине, городке Потоцких, где находился главный штаб второй армии, начальником которого был П.Д.Киселёв. В 1822 году в Берлине скончалась её матушка С.К.Потоцкая, поручив младшую дочь попечению Киселёвых, и это разбило счастье Софьи. Ольга своей красотой и практицизмом вскоре в глазах Киселёва затмила Софью, кажется, однажды даже она застала своего мужа в объятиях своей сестры. Гордая полячка уже не смогла простить своего мужа, хотя и продолжала его любить. Всё это не замедлило стать достоянием офицерства маленького городка. Нужно сказать, что у быстро сделавшего карьеру Киселёва было много недоброжелателей, которые, используя семейные неурядицы, довели дело до открытой дуэли его с Мордвиновым 24 июня 1823 года. На восьми шагах расстояния пуля пролетела у виска мужа Софьи, Мордвинов был смертельно ранен и скончался. Ситуацию разрешили тем, что срочно 1-го ноября 1823 года Ольга Потоцкая была обвенчана со Львом Александровичем Нарышкиным в Одессе, кузеном был М.С.Воронцов.
                                                                                                                                        Поселились молодые в доме, где ныне находится Художественный музей им. Короленко. В ноябре 1823 — январе 1824 года у них гостят Киселёвы. Пушкин живо интересовался всеми этими событиями, особенно дуэлью Киселёва с Мордвиновым. Он был на стороне И.Н.Мордвинова, как бригадного командира, вызвавшего лицо выше себя по службе. Отношения Пушкина с Киселевым были сдержанно неприязненными. Ещё в 1819 году он писал Михаилу Орлову: «На генерала Киселёва Не положу своих надежд… Но он придворный: обещанья Его не стоят ничего.» Зная характер своей «гордой девы», он всё ещё на что-то надеялся.
                                                                                                                                                В июле 1823 года поэт переехал из Кишинёва в Одессу и наверняка присутствовал на венчании Ольги в Греческом соборе; бывает он и в доме Потоцких, видится с Софьей. Здесь он в эти дни заканчивает «Бахчисарайский фонтан». В мае 1823 года поэт начал писать роман в стихах «Евгений Онегин», многоплановую энциклопедию русской жизни. Семейная линия в романе в основе своей (Пушкин никогда не списывал свои образы с какого-то одного лица, это всегда были обобщения, так что в данном случае можно говорить только о доминанте образа) списана с семейства Потоцких-Киселёвых. В образе Ольги он ничего не изменил, оставил даже имя. Софье дал имя Татьяны, не знаю почему, пока мне не удалось установить день её рождения. Возможно, потому, что они познакомились на «Татьянин день» 12 января 1817 или 1818 года. Татьяна в переводе с греческого означает «основательница».
                                                                                                                                                Судя по всему, именно она действительно стала основательницей его романа в стихах. Не зря же он в конце его пророчески заметил: «А та, с которой образован Татьяны милый Идеал… О много, много рок отъял!» О том, что же «отъял рок», пойдет речь ниже. Пока София находилась рядом, «любовный бред», как он сам признавался, не покидал его. Он пишет ей стихотворения (к сожалению, их посвящение сегодня по ошибке приписывают Е.К.Воронцовой, которая в это время была беременна и почти не появлялась в обществе): «Надеждой сладостной младенчески дыша», «Придёт ужасный час… твои небесны очи…», «Скажи — не я ль тебя заметил…», «Желание славы». Их последнее свидание в Одессе было тайным, ночью в саду, в конце января или начале февраля 1824 года, после чего поэт пишет пророческое стихотворение: «Всё кончено: меж нами связи нет…».
                                                                                                                                              Всё же поэт питал ещё какие-то надежды на повторную встречу в Крыму — летом Воронцовы собирались в Крым на яхте. В прошлом, 1997 году 10, 14 и 21 июня «Вечерний Николаев» опубликовал мою статью «Тайна поездки Пушкина «на саранчу», в которой я рассказал о подробностях интриги, которая разрушила эти планы Пушкина. Здесь отмечу, что поэт, всякий раз посещая наш город, связывал его имя с именами Софьи Константиновны и Софьи Станиславовны Потоцких, он, конечно же, знал почти обо всём, а может быть, и того больше, чем я рассказал в первой истории о любви Потёмкина. Не случайны его анекдоты о Потёмкине, возможно, здесь и записанные им, в том числе и тот, где упоминается наш город, Адмиралтейский собор и запорожцы.
                                                                                                                                                Не случайно и во время приезда в наш город 24 мая 1824 года он записывает строфу из «Евгения Онегина», где вспоминает свою возлюбленную в Крыму: «Я помню море пред грозою: Как я завидовал волнам, бегущим бурной чередою С любовью лечь к ее ногам». Замечу, что с первых дней приезда в Одессу Пушкин буквально пропадал на кораблях, базировавшихся в Николаеве. Николаевцы Сильво, Казарский, поэт-моряк Зайцевский, братья Рогули, Карл Даль, Зонтаг, муж А.П.Зонтаг, астроном Кнорре, адмирал Грейг, его супруга Юлия и ещё до сотни моряков-николаевцев приплывали на бриге «Мингрелия», фрегате «Флора», катере «Сокол», брандвахте «Шагингирей», яхтах «Утеха», «Твёрдая» и многих других, приезжали лошадьми из Николаева. Последний раз поэт посетил Николаев 31 июля 1824 года, на пути из Одессы в Михайловское, и, конечно же, он не мог не побывать в Спасском (ныне яхт-клуб), где стоял турецкий дворец Потёмкина и ныне ещё стоит турецкий фонтан.
Конечно же, он знал, что именно здесь Бобров написал и издал свою «Тавриду», которой он пользовался при написании «Бахчисарайского фонтана». Всё это вместе взятое не могло его не вдохновить на создание маленького шедевра, каким является стихотворение «Фонтану Бахчисарайского дворца», в заключительных строках которого он с горестью замечает: «Иль только сон воображенья В пустынной мгле нарисовал Свои минутные виденья, Души неясный идеал?»
                                                                                                                                      Дальнейшая семейная жизнь Софии сложилась печально, у них умирает в 1824 году единственный сын 2-х лет. Далее её с мужем развели разные политические взгляды. Потоцкая была на стороне польских тайных обществ и восставших декабристов. Декабристы, хотя и прочили П.Д.Киселёва в своё правительство, но он не был на их стороне. Софья всячески поддерживала польских повстанцев. В начале 30-х годов муж её писал: «Я не создан, чтобы… в моей домашней жизни препираться о политических мнениях.» Но на разрыв с мужем она все же не хочет идти. Временные разлуки сменяются полным разрывом, и в начале 30-х годов Софья Станиславовна навсегда поселяется за границей, в основном в Париже. Разрыв с мужем она объясняла его неверностью. Основой духовной жизни Киселёвой остаётся любовь к Польше и мечта о её освобождении, она восторженно встречает национально-освободительные движения в других странах.
                                                                                                                                                  В 1856 году П.Д. Киселёва назначают послом в Париж, и он, боясь быть скомпрометированным со стороны своей жены, готов даже выслать её из Франции. Ольга Нарышкина овдовела в 1846 году и в конце 50-х годов уехала в Париж для последних встреч с Павлом Дмитриевичем Киселёвым, они были неразлучны до самой её смерти в 1861 году. Он же в 1862 году, выйдя в отставку, остался жить в Париже, где умер в 1872 году в возрасте 84-х лет, вся колония русских оплакивала его кончину. Его жена, до конца дней сохранившая своё супружеское звание, скончалась 2 сентября 1875 года в возрасте 74-х лет в Париже, в полном одиночестве.
                                                                                                                                              Такой была эта горестная история, озаренная любовью Пушкина. Нельзя сказать, что Софья Станиславовна совсем не понимала и не ценила гения Пушкина. Так, в письмах (Софья писала исключительно на французском языке, я держал в руках многие подлинники её писем — помните, в «Евгении Онегине»: «Я должен буду, без сомненья, Письмо Татьяны перевесть.») из Тульчина мужу в Петербург в 1827 году она писала: «Привези также оба новых романа Вальтера Скотта и несколько русских стихотворений Пушкина, как например, «Бахчисарайский фонтан», «Онегина», новую его трагедию; а если увидишь его, передай ему, что я учусь русскому языку, чтоб читать его стихи»(«Она по-русски плохо знала…» Е.О. 3 гл., XXVI). Позднее, в 1828 году, она волновалась, не попал ли поэт на русско-турецкую войну.
                                                                                                                                              Известно, что Пушкин просился на войну, но Николай его не пустил — слишком явной было бы его участие в гибели поэта. Царь готовил поэту куда более коварную гибель, он ему не простил идеологической подготовки восстания декабристов (о разгадке тайны гибели поэта читайте мою статью «Пророк России» в газете «Радянське Прибужжя», опубликованную 6 и 9.06.92 г.). Тогда Пушкин, не спросясь, помчался в Арзурум, на кавказский фронт, где таки один раз принял участие в боевых действиях, пока об этом не доложили генералу Паскевичу, и тот, вручив известному на всю Россию поэту саблю, отправил его в обратный путь.
                                                                                                                                                Так что, как видим, София хорошо знала характер поэта и поэтому весьма сочувственно отнеслась к его гибели в 1837 году. Так, в 1845 году она, пытаясь освободить арестованного брата, была выдворена из России за связи с революционной Польшей. Возмущенная действиями III Отделения, она пишет мужу: «Я чувствую себя совершенно разбитой и сломленной… Я более не дышу свободно, мой сон — непрерывный кошмар, и я часто… вспоминаю стихи Пушкина, который задыхается и стремится дохнуть воздуха лесов (стих из «Братьев- разбойников»- А.З.)». Мне как-то не хочется писать и сожалеть о том, что Пушкин не знал и не догадывался о столь уважительном отношении к нему Софьи Киселёвой.
                                                                                                                                              Пушкин был Гением, и потому ему многое было доступно из того, что нам, смертным, неведомо, — помните слова шекспировского Гамлета: «Есть множество вещей на свете, друг Горацио, что и не снились нашим мудрецам»? Поэт любил Софью Потоцкую-Киселёву до последних дней своих и посвятил ей множество стихотворений, больше чем кому-либо. Кроме того, что я уже перечислил выше, ей были посвящены ещё драмы «Борис Годунов»(тематически), «Каменный гость», «Пир во время чумы», «Русалка», «Сцены из рыцарских времён»(не закончена, здесь он использовал часть своей же «Баллады о рыцаре, влюбленном в Деву (Марию)», поэмы «Цыганы» и «Полтава».
                                                                                                                                                                                                                                                                                               Так что это была, без преувеличения, Великая Любовь Гения к не менее Гениальной Женщине. Как тут не вспомнить Первое Послание к коринфянам Святого Апостола Павла [13, 14, 1]: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится. Достигайте любви; ревнуйте о дарах духовных».                                                                                                                                                                                                                Фонтан Любви, фонтан живой! Принёс я в дар тебе две розы…

Комментарии запрещены.